Глава ФАНО Михаил Котюков — о реформе науки, смене пожилых директоров институтов и привлечении молодежи
Фото: fano.gov.ru
Два с небольшим года назад в рамках реформы Российской академии наук было создано Федеральное агентство научных организаций (ФАНО). В интервью «Известиям» его руководитель Михаил Котюков рассказал о ходе реформы, финансировании исследований, смене пожилых директоров институтов и привлечении молодежи в науку.
— Что удалось сделать за 2 года? Чего не удалось, но хотелось бы?
— В октябре нам исполнилось 2 года. Срок в принципе небольшой, но уже сейчас мы готовы говорить о конкретных результатах. В первую очередь они касаются вверенного нам имущества. Мы провели инвентаризацию и привели в порядок существенную его часть. На сегодняшний день более 82,5% имущественного фонда поставлено на кадастровый учет. Это в два раза больше, чем было в прошлом году. Право собственности РФ оформлено на 72,2% недвижимости. Таким образом, по количеству зарегистрированных и учтенных объектов ФАНО России входит в число лидеров среди всех федеральных органов исполнительной власти. Уверен, что и эти цифры не окончательные. Деньги для проведения кадастровых работ выделены. В ближайшее время мы планируем завершить кадастрирование и регистрацию прав РФ на все объекты, закрепленные за учреждениями. А вот с научными предприятиями сложнее. Это связано с особенностями законодательства. В частности, у ФГУПов больше возможностей распоряжаться имуществом, больше свободы. И нередко нам приходится в судах отстаивать право на тот или иной объект. Все эти юридические процедуры отнимают много времени, поэтому приходится сдвигать сроки.
— Что вы имеете в виду под научными предприятиями?
— В системе ФАНО России более 180 унитарных предприятий. Это экспериментальная база для институтов. Они испытывают новые технологии, создают опытные образцы. К сожалению, финансовое состояние некоторых из них стабильным не назовешь. Но это результат не одного дня — он накоплен за многие годы. У ФГУПов, крепко стоящих на ногах, проблем с оформлением имущества нет. По ним мы завершаем эту работу. Там же, где ситуация непростая, — например, имущество заложено под кредит или идет процедура банкротства, — требуется индивидуальный подход. Мы досконально разбираемся в проблеме, оказываем поддержку в судах.
— С кем идут судебные разбирательства? Сколько их?
— Сейчас в производстве находится порядка 550 дел. В 45 из них мы выступаем истцом. Из последних достижений — мы помогли трем научным организациям: Институту социологии РАН, Институту США и Канады и Научному геоинформационному центру РАН вернуть в федеральную собственность здания. Долгое время они вынужденно арендовали помещения. Теперь эти деньги можно направить на научные исследования. Аналогичную правовую поддержку сотрудники агентства оказывают и предприятиям. Стараемся помочь даже в самых сложных ситуациях — например, если в отношении ФГУП введена процедура банкротства. По закону тогда имущество выводится из-под нашей ответственности, а право представлять интересы в суде переходит к Росимуществу. В этом случае мы работаем вместе.
— На 1 января 2015 года в ходе ревизий было выявлено 6,5 тыс. неучтенных объектов. Какая сейчас статистика?
— На момент старта инвентаризации, то есть на февраль 2014 года, наш имущественный фонд немногим превышал 34 тыс. объектов — именно эта цифра была указана в реестре федерального имущества. За прошлый год в ходе аудита мы обнаружили 6,5 тыс. объектов, информация о которых отсутствовала в Росимуществе. Таким образом, на конец прошлого года наш фонд составлял 41 тыс. объектов недвижимости. Но в 2015 эта цифра уменьшилась почти на 3,4 тыс. объектов. Это произошло по разным причинам — часть была списана, часть передана в собственность субъекта РФ. А часть переведена в движимое имущество. Как это вышло? Дело в том, что недвижимым числилось фактически движимое имущество — например, забор, ворота. В результате нам пришлось приводить всё это в порядок и переводить имущество из одной категории в другую, как того требует закон. Рассчитываю, что сможем завершить эту работу к концу текущего года.
— Можно ли оценить стоимость всего этого имущества?
— Рыночная оценка пока не проводилась. А балансовая стоимость не является информативной. Если говорить о количественных параметрах, то имущественный фонд научных организаций ФАНО России включает в себя почти 2 млн га земли и порядка 109 млн квадратных метров зданий и помещений.
— Ежегодно ФАНО России проводит проверки деятельности подведомственных научных организаций. Много ли нарушений обнаруживаются в ходе их проведения?
— В этом году за три квартала мы провели 354 проверки. Выявили более 2 тыс. нарушений. В основном они касаются финансово-хозяйственной деятельности. Где-то неэффективно или нецелевым образом расходуются бюджетные деньги, где-то федеральное имущество используется не по назначению.
— Возбуждаются ли по итогам проверок уголовные дела?
— Уголовные дела возбуждают правоохранительные органы. Это их компетенция. Мы же передаем им результаты проверки, если кто-то из руководителей подведомственных нам организаций грубо нарушил закон. В этом году мы приняли решение передать материалы проверок по восьми организациям в следственные органы и прокуратуру.
— Миссия ФАНО сводится к сугубо хозяйственной деятельности или агентство отвечает и за развитие научной деятельности? Среди ученых многие видят в новых директорах «эффективных менеджеров», которые уничтожают науку.
— Я не могу согласиться с такой оценкой. Директора избираются научными коллективами институтов. Для того чтобы выборы состоялись, кандидатов должно быть не меньше двух. Претенденты проходят два фильтра: фильтр президиума Академии наук и фильтр кадровой комиссии Совета при президенте по науке и образованию. Затем свой выбор делает коллектив. Вряд ли некомпетентные люди смогут пройти такую многоступенчатую систему отбора. Процедура устроена так, что никто не может навязать коллективу директора, если он не победил на выборах.
— Я все-таки уточню. Занимаетесь ли вы, помимо хозяйственных функций, развитием науки?
— Одной из основных функций агентства я вижу создание условий для того, чтобы ученым в наших организациях было комфортно заниматься научной деятельностью. Но этот комфорт в том числе зависит и от того, насколько успешен институт, какие результаты он показывает. И здесь без оценки не обойтись. И это тоже одна из наших основных задач. Но мы не можем решать ее в одиночку. Говоря об оценке научной результативности, мы всегда настаиваем на том, что проводить ее надо, опираясь на РАН и мнение научного сообщества. И вот еще один результат нашей работы — агентство совместно с Академией наук и представителями подведомственных институтов разработало и утвердило методику ведомственной оценки. Сейчас необходимо завершить все формальности — утвердить положение о ведомственной комиссии. После этого можно начать непосредственную оценку. Ее итогом должно стать ранжирование институтов по трем группам. Первая — абсолютные лидеры. Вторая — достаточно устойчивые. В третью группу войдут организации, которым нужно будет помочь реализовать их потенциал. Каким образом — это будем решать вместе с РАН.
— Сохранится ли в будущем году финансирование академической науки на уровне прошлого года?
— По данным министерства финансов, в 2015 году бюджет академической науки составил примерно 115 млрд рублей. Здесь важно понимать, что речь идет о всей академической науке: здесь и наши организации, и университеты, и научные центры, и фонды. Летом на заседании президентского Совета по науке и образованию президент Владимир Путин дал поручение: объем финансирования академической науки сокращаться не должен. Это принципиальный момент. По сути, расходы на фундаментальную науку перешли в разряд защищенных статей бюджета. Следовательно, их объем в будущем году как минимум сохранится на уровне текущего.
…
— Тем не менее из-за инфляции на ту же суму купить можно уже меньше. Должны ли институты сами зарабатывать за счет своих проектов?
— Сегодня российская наука на 80% финансируется за счет бюджета. Частных денег в ней очень мало. Такая модель в нашей стране сложилась исторически. Чтобы ее изменить, нужны серьезные структурные и институциональные преобразования. Необходимо активнее развивать партнерство между наукой и экономикой.
В системе ФАНО России есть разные институты. Некоторые из них успешно сочетают фундаментальные исследования с прикладными и внедренческими проектами. Финансирование таких организаций складывается из разных источников: здесь есть и бюджетные средства, и гранты, и деньги, которые они получают от частных заказчиков. Есть институты, которые занимаются исключительно фундаментальными исследованиями. Требовать от них практических результатов неправильно. В этом случае нужно сочетать госфинансирование с системой мер, направленных на поддержку талантливых ученых. Например, создавать условия, чтобы они могли участвовать в грантах и конкурсах, которые проводят отраслевые министерства и ведомства.
— То есть зарабатывать институтам необязательно?
— Я бы поставил вопрос по-другому. Нужно больше внимания уделять анализу приоритетов развития науки. Выбирать те сферы, где сегодня есть спрос на результат со стороны экономики, промышленности. Привлекать бизнес к процессу постановки научных целей и задач. Я считаю, что если институт работает по прикладным направлениям, то на эти работы должен быть спрос. И сами патенты, и их востребованность будут учитываться, в том числе при проведении оценки.
— И по каким критериям будет оцениваться эффективность институтов?
— Есть два перечня. Первый набор критериев предназначен для межведомственной оценки. Он утвержден правительственным положением и включает в себя 24 пункта. Среди них, например, есть показатели, которые характеризуют публикационную активность института, его вовлеченность в научно-образовательный процесс, позволяют оценить результаты научно-внедренческой деятельности и т.д. В дополнение к ним мы разработали еще свои, ведомственные, показатели, которые будем применять для более детальной оценки научных организаций, входящих в систему ФАНО. Думаю, результаты этой оценки должны быть достаточно объективными
— А есть ли критерии оценки директоров институтов?
— Есть перечень показателей, за которые директора отчитываются ежеквартально. Они во многом похожи на те, по которым мы будем оценивать институты. Так как именно директор отвечает за работу своей организации. Он берет на себя обязательства, а мы как его работодатель — ведь именно с нами он подписывает трудовой договор — обеспечиваем его необходимыми ресурсами. При этом система оплаты труда директоров устроена так, что их зарплата напрямую зависит от эффективности работы институтов.
— Сколько руководителей институтов вы сменили в этом году?
— Когда принимался закон о предельном возрасте руководителей научных организаций (они должны быть не старше 65 лет. — «Известия»), были опасения, что выполнить эти условия будет трудно. Потому что речь идет о людях, которые на протяжении многих лет руководили уникальными научными коллективами, создаваемыми под определенные научные школы. Понимая это, мы с Академией наук постарались организовать процесс ротации кадров таким образом, чтобы не мешать работе институтов. На сегодняшний день переизбран 131 директор. В прошлом году выборы прошли в 22 организациях, в этом году — в 131. До конца года планируем переизбрать руководителей еще в 53 организациях. Возрастной состав руководителей уже изменился. Если на начало этого года у нас почти половина директоров были старше 65, то сегодня тех, кто моложе этого возраста, уже две трети. При этом у тех, кто ушел в отставку, осталась возможность работать в науке. Многие из них сейчас являются научными руководителями в своих институтах.
— Публиковались данные, по которым средний возраст директора института — 60 лет. Это так?
— Да. Сегодня средний возраст директоров по всей системе институтов ФАНО России составляет 60 лет. Если же говорить о руководителях, прошедших через процедуру выборов, то их средний возраст существенно ниже. Отмечу важный момент: в крупнейших институтах численностью более 1 тыс. человек директорами избраны люди, которым 50 лет и меньше. Это дает нам основания говорить о том, что потенциал кадровый существует.
Но чтобы молодые ученые активнее шли в науку, необходимо выполнить еще одно условие — дать им возможность решать масштабные задачи. Для этого прежде всего необходимо снять инфраструктурные ограничения. Научные коллективы должны иметь доступ к оборудованию вне зависимости от того, где оно находится: в университете ли, в академическом институте или в организации, которая занимается проблемами отраслевой науки.
Вместе с академическим сообществом агентство приступило к формированию безбарьерной среды. Сейчас мы проводим анализ приборной базы и парка уникальных установок, которые есть в нашей системе. Эта работа проходит на площадке научного координационного совета, созданного при ФАНО России.
Следующий шаг — создать центры коллективного пользования, где ученые, вне зависимости от их ведомственной принадлежности, смогут проводить нужные им исследования и эксперименты.
— Как решается проблема старения кадров в науке?
— В разных институтах дело обстоит по-разному. Есть институты, где доля так называемых молодых ученых, хотя этот термин условный, уже на сегодняшний день составляет основу трудового коллектива. И есть, конечно, институты, где ситуация не так оптимистично выглядит.
Система кадрового резерва должна опираться на несколько базовых вещей.
Во-первых, главным заинтересованным лицом в развитии кадрового потенциала должна стать сама научная организация. Необходимо, чтобы ее научная школа и масштаб решаемых задач в первую очередь привлекали молодежь.
Во-вторых, человек, который работает в научной организации, должен иметь возможность постоянно развивать свои профессиональные навыки. Если у сотрудника, помимо научных компетенций, еще проявляются и управленческие способности, у него должна быть возможность реализовать их.
— А что делается для того, чтобы привлекать молодежь в науку?
— Это комплексный вопрос, и только силами ФАНО России его не решить. Чтобы достичь нужного эффекта, необходимо в целом заниматься популяризацией науки. Это общегосударственная задача — рассказывать и показывать, что у нас есть серьезные научные результаты и что наукой в России заниматься можно.
— Рассказывать в СМИ или в университетах про успехи?
— Мы вместе с РАН используем для этого все доступные нам каналы связи, в том числе наш сайт, социальные сети и СМИ. Важно уметь объяснить на доступном, простом языке те сложные задачи, над которыми работают наши ученые. У нас есть коллективы, которые демонстрируют выдающиеся научные результаты и умеют о них рассказывать.
Но привлечь только рассказами молодых в науку невозможно. Необходимо повышать уровень академической мобильности, улучшать социально-бытовые условия, платить достойные зарплаты. Над решением этих задач мы тоже постоянно работаем. Сейчас мы формируем фонд служебного жилья. На сегодняшний день наш жилой фонд насчитывает 5 тыс. квартир и комнат. Будем его наращивать. Молодежь, идущую в науку, необходимо всячески поддерживать, ведь на стипендию аспиранта прожить нелегко.
— Какая она?
— Сейчас минимальная стипендия составляет примерно 2,5 тыс. рублей. Но в тех институтах, где руководители понимают, что молодежь — это основа будущего, аспирантов оформляют как сотрудников в качестве ассистентов или лаборантов. Таким образом, у них появляется возможность получать больше денег, но самое главное, что они вовлечены в научную работу института. Если человек увлечен и хочет дальше заниматься, все условия для этого создаются. Работая в институте, он может претендовать на комнату в общежитии или даже на квартиру.
_ Какая средняя зарплата у ученого?
— В научных организациях ФАНО России работает порядка 70 тыс. исследователей. В тех институтах, которые конкурентоспособны на мировом уровне, средняя зарплата уже сегодня превышает 200% от средней заработной платы по экономике региона.
Если же говорить о средней зарплате всех научных сотрудников, работающих в нашей системе, то в прошлом году она составила 105% по отношению к средней зарплате по региону, а в этом году показатель превысил 121%.
— Многие ученые жалуются на возросший документооборот. Некогда заниматься наукой, говорят.
— Нас только ленивый в этом не обвинял. Реформа действительно привела к росту бумажного документооборота. Однако, как отмечают сами директора, с запросами в основном работают административные службы институтов. Научная деятельность не пострадала. Хочу отметить еще один важный момент. Рост документооборота — это вынужденная мера. Нам нужно было сверить и уточнить большой массив информации. И эта работа была не напрасной.
Во-первых, сегодня мы имеем точное представление об имущественном фонде. Понимаем, сколько денег нужно на его содержание и развитие. Уже в прошлом году нам удалось передать институтам дополнительные средства на эти цели. Во-вторых, все наши институты подготовили «дорожные карты» повышения своей эффективности и получили под них дополнительные субсидии. В ближайшее время у нас будет внедрена система электронного документооборота, и бумажная нагрузка на институты существенно снизится.
— Многие недовольны тем, что реформа идет слишком медленно. Вопрос о имуществе мы уже обсудили, а процесс реструктуризации институтов когда закончится?
— Преобразование сети академических институтов — процесс деликатный, спешка здесь не нужна. Все проекты проходят несколько этапов обсуждений. Сначала внутри самих коллективов, ведь они являются инициаторами возможных преобразований. Если ученые уверены в том, что объединение их институтов даст начало новым прорывным направлениям, тогда проекты выносятся на обсуждение в отделения Академии наук, ее президиум, на независимые экспертные площадки. Именно на таком механизме мы настаивали.
— То есть всё идет медленно из-за того, что нужно учитывать все мнения?
— Повторю, каждый проект проходит широкое обсуждение. Это помогает не только избежать недочетов, но понять, как эффективнее распорядиться интеллектуальным ресурсом и научным потенциалом. Бывает так, что одна и та же тематика разрабатывается несколькими научными организациями, и нужно им просто помочь скоординировать усилия. Нами составлен план реструктуризации. Правительство его утвердило. Первые пятнадцать интеграционных проектов уже запущены. В течение этого года и 2016-го будут реализованы еще восемь проектов.
— Когда закончится процесс реструктуризации институтов?
— У нас нет задачи завершить реструктуризацию к определенной дате. Интеграция институтов не должна превращаться в кампанию. Объединение должно быть разумным. Часть проектов, которые сегодня обсуждаются, это воссоединение ранее разделенных коллективов, которые когда-то в силу разных причин разошлись. Следующий этап реструктуризации, возможно, начнется после оценки результативности институтов. Если по ее итогам научная организация попадет в уже упомянутую третью группу, мы проведем анализ и выберем для нее оптимальный вариант развития.
Какие-то организационные преобразования станут возможны после того, как мы проведем аудит научной инфраструктуры. Часто бывает, что оборудование находится в одном месте, коллектив, которому оно необходимо, в другом. Иногда целесообразно провести такое воссоединение. Если в этом нет смысла — мы настаивать не будем. И еще одно ключевое направление — реструктуризация научных организаций в целях решения актуальных задач научно-технологического развития страны. Этому в основном и будет посвящена работа в 2016 году.
________________
Хороший завхоз, а как бы он мог помочь, например, коммунальному хозяйству города, или даже больше ... .
