Заведующий лабораторией нервных и нейроэндокринных регуляций Института биологии развития им. Н.К.Кольцова РАН, советник Министерства образования и науки РФ и долгое время президента Рос- сийской академии наук Михаил Угрюмов является известным учёным-нейробиологом, ко- торый наряду с фундамен- тальными исследованиями занимается нейродегенера- тивными заболеваниями (см. «МГ»No5от27.01.2010иNo8от 05.02.2010). В течение многих лет он работал приглашённым профессором в США, Япо- нии, Германии, причём более 20 лет в парижском Универси- тете им. П. и М.Кюри. Сегодня его интервью – специально для читателей «МГ».
– Михаил Вениаминович, в своей статье «Модернизация Российской академии наук на основе исторической преем- ственности или «до основанья, а затем...», опубликованной в 2008 г. в «Вестнике РАН», вы пи- сали, что существует реальная угроза распада РАН. Насколько оправдывается ваш прогноз?
– Этот прогноз был не только мой, но и таких радеющих за академию людей, как академики Николай Платэ, Олег Газенко и многие другие. Уже в конце 90-х было понятно, что если академия сама себя не реформирует и не адаптируется к новым политиче- ским и экономическим условиям, то она прекратит своё существо- вание. Что и происходит. В статье давалась оценка состояния РАН и предлагались пути реформи- рования в интересах учёных и государства, а в рецензии на неё академик Андрей Гончар писал, что надеется, что она вызовет конструктивную дискуссию по этому вопросу. Этого не произо- шло, и в результате мы имеем то, что имеем: после принятия закона о науке в 2013 г. академия как форпост фундаментальной науки и мультидисциплинарная научная организация, интегрированная в международное научное сообще- ство, прекратила существование, что особенно пагубно в то время, когда перед человечеством стоят глобальные задачи – поиск новых видов энергии, охрана здоровья, борьба с терроризмом, измене- ния климата.
– Каковы результаты админи- стративной реформы РАН, про- ведённой несколько лет назад?
– Вряд ли можно утверждать, что за это время произошли положительные сдвиги в науке. Однако для объективной оценки нужно беспристрастно проанали- зировать, как изменились научная продукция, материально-техни- ческое обеспечение и кадровая структура. Если говорить о публи- кационной активности – основном показателе эффективности фун- даментальных исследований, то публиковать стали больше, но я не уверен, что качество публикаций выросло. Для получения грантов и отчётов по ним учёные вынуждены искусственно увеличивать число публикаций, то есть мельчить их. При этом каждая статья переста- ёт быть законченным серьёзным научным трудом. Многое, что произошло в последние годы, в первую очередь экономические санкции и девальвация рубля, усугубило и без того непро- стую ситуацию в науке. Самое печальное то, что продолжается «утечка мозгов». Что касается переформатирования функций академии, то мне кажется, что она недостаточно оперативно следует закону о науке и уставу. Из обоих документов следует, что влияние академии на институты ограни- чивается руководством научными исследованиями, а администра- тивные функции отошли к ФАНО. Из этих же документов следу- ет, что академия должна быть надведомственным экспертным
граммы «Академия» по каналу «Культура», которая была за- менена программой «Факультет ненужных вещей», что в высшей степени символично и трагично.
– Как бы вы могли проком- ментировать итоги прошедших выборов в РАН? Все мы слыша- ли критику избрания чиновни- ков и ближайших родственни- ков влиятельных академиков из уст Президента РФ и СМИ. Почему это происходит?
– Было заранее понятно, что эти выборы принципиально отличают- ся от предыдущих, хотя бы тем, что в них впервые участвовали две влившиеся в РАН академии – медицинских и сельскохозяй- ственных наук. До этого академии жили по своим законам – у каждой
– Особая критика со сторо- ны руководства страны и СМИ была адресована избранным детям известных академиков. Хотелось бы по этому вопросу знать ваше мнение как сына известного нейрохирурга про- фессора Вениамина Михайло- вича Угрюмова – в прошлом директора Ленинградского нейрохирургического институ- та им. А.Л.Поленова главного нейрохирурга России.
– Ответ на ваш вопрос выте- кает из моего понимания успеш- ности человека в обществе. Мы часто говорим, что «природа отдыхает на детях», но мало кто задумывается, почему это про- исходит. Мне кажется, что такая закономерность действительно
этого удалось избежать. Уже в юности, имея склонность к биоло- гии и медицине, я в 15 лет пошёл работать, чтобы понять, что мне больше нравится: заниматься на- укой – изучать, или быть хорошим клиницистом – лечить. К окон- чанию вечерней школы я понял, что моё призвание – изучать, и в 17 лет уехал из дома – из Ленин- града, в Москву учиться на только что открытом медико-биологиче- ском факультете 2-го мединсти- тута, который по современной терминологии готовил специали- стов в области трансляционной медицины. Мы никогда не пере- секались с отцом по профессио- нальной и административной линии – он был нейрохирургом, а я – экспериментатором-нейро-
Авторитетное мнение
Реформирование науки – иллюзии и реальность
Академик РАН Михаил Угрюмов о том, какими он видит изменения в российской науке
сообществом, аналогично На- циональной академии наук США, которая по запросу правительства даёт прогнозы развития науки, и не только – проводит анализ всех сфер деятельности. Недаром в администрации Обамы было 5 Нобелевских лауреатов, а прак- тически у каждого министра со- ветниками были академики. Более того, американская академия в значительной степени определяет финансовые потоки, которые идут на развитие науки.
– Любая реформа, в том чис- ле и науки, должна базировать- ся на хорошо проработанной концепции. Существует ли кон- цепция, на которой основыва- ется закон о реформировании науки в нашей страны?
– Насколько я знаю, такой единой концепции не было и нет. Более того, до сих пор неизвест- но, кто автор закона, хотя этот вопрос неоднократно поднимал- ся. Поразительно, что основные ведомства, ответственные за науку, придерживаются принци- пиально разных точек зрения. Так, Минобрнауки ориентирова- но на англосаксонскую модель развития науки на базе универ- ситетов, тогда как ФАНО взяло за основу модель организации науки в Институте Макса Планка в Германии. Ещё более удивительно то, что РАН, будучи не согласной ни с одним из этих подходов, не имеет собственной концепции развития науки, хотя решение о её создании было принято ещё на внеочередном заседании пре- зидиума сразу же после первого чтения закона о науке в Думе.
– Почему РАН не имеет своей концепции реформирования?
– Думаю, по двум причинам. Во-первых, руководство РАН не до конца осознаёт, что любой ор- ганизм – живой или социальный, если не адаптируется к внешней среде, обречён на деградацию. Во-вторых, адаптация к внешним условиям при сохранении или даже наращивании потенциала сопровождается обострением конфликта интересов, в том чис- ле с сильными мира сего. Для этого необходимо гражданское мужество, что нынче в большом дефиците. Лакмусовой бумагой в этом отношении может служить позиция РАН в СМИ. С выходом закона о науке совпало закрытие научно-просветительской про-
была своя научная планка, свои принципы – административные, кадровые, морально-этические. Поэтому надо было постараться заранее привести требования во всех отделениях РАН к единым стандартам. Я не заметил, чтобы такая работа проводилась. На вы- борах временами возникают во- просы этического порядка в связи с избранием в академию людей, имеющих родственные связи с голосующими членами акаде- мии. Казалось бы естественным, чтобы члены академии в этом случае отказывались от участия в обсуждении и голосовании. К сожалению, за 20 лет моего пребывания в академии так и не довелось этого наблюдать. Ду- маю, что целесообразно внести соответствующую поправку в Устав РАН. Поводом для критики со стороны Президента страны и СМИ послужило избрание в академию людей, занимающих высокие административные по- зиции, у которых, конечно же, не остаётся времени для серьёз- ного занятия наукой. Если речь идёт о людях, которые внесли серьёзный вклад в науку, то я не вижу ничего, что шло бы в разрез с моралью и уставом, который предполагает избрание в РАН за уже имеющиеся научные заслуги и не оговаривает необходимости продолжения такой же интенсив- ной научной работы после избра- ния. Однако наряду с сильными учёными-администраторами были избраны люди с сомнительной научной репутацией. Такое слу- чалось и во времена АН СССР и РАН до реформирования – по конъюнктурным соображениям выбирали в отделениях, а на общем собрании они не набирали необходимых для избрания 50% голосов. Очевидно, после слияния РАН с медицинской и сельскохо- зяйственной академиями порог в 50% голосов оказался недостаточ- ным. Поэтому было бы целесо- образно поднять его до 70-80%. С точки зрения прав человека я не понимаю, насколько легитимно запрещать кому-то участвовать в выборах. Есть процедуры вы- движения, которые не зависят от того, нравится это власти любого уровня или нет. Другое дело, если избранный в академию чиновник перестаёт справляться со своими обязанностями, его можно уво- лить по административной линии.
существует. Представьте себе такую комбинацию: талантливый и преуспевающий отец или мать и начинающий жизненный путь ребёнок. Что происходит? Воз- можны два сценария. Первый – родители подсознательно, из эгоистических соображений начи- нают подталкивать ребёнка идти по своим стопам, создавая для него максимально благоприятные условия. По второму сценарию преуспевающие родители и не думают создавать «тепличные» условия для ребёнка, но зато их привилегиями старается восполь- зоваться сам ребёнок, исходя из того, что таким образом можно без борьбы и труда проскочить многие барьеры, о которые другие расшибают лоб. Теоретически я за преемственность поколений в профессии, но в реальной жизни и по моим личным наблюдениям это в достойном виде происходит крайне редко по той простой при- чине, что, в отличие от наследо- вания цвета глаз и других простых признаков, вероятность наследо- вания призвания и таланта абсо- лютно мизерная. Думаю, именно в этом секрет того, что природа отдыхает на детях. С учётом того, что даже самые великие роди- тели не вечны, рано или поздно воспитанный на основе протек- ционизма уже взрослый ребёнок должен ежедневно подтверждать свой высокий профессионализм, которого нет. На Западе есть экономические законы, которые заставляют людей проявлять свою профессиональную индивидуаль- ность независимо от того, кем являются их родители. Чтобы наследовать недвижимость в США или Японии, надо заплатить такой налог, что иногда выгоднее отказаться от наследства. То есть общество даёт понять молодому человеку, что он должен сделать себя своими руками и своей го- ловой. Поэтому в США, в отличие от европейских стран и России, дети рано начинают работать и рано начинают самостоятель- ную жизнь, что является одним из объяснений беспрецедентно успешного развития страны. У нас такого налога нет ни в прямом, ни в переносном смысле. Теперь я могу перейти к ответу на вторую часть вашего вопроса, коснулась ли меня проблема «преуспеваю- щий отец – начинающий жизнен- ный путь ребёнок». Думаю, что
биологом. Однако это не исклю- чало нашего тесного семейного общения с ним и с мамой – про- фессором-онкогинекологом – и обсуждения проблем, стоящих перед нейронауками. Вероятно, под впечатлением установки родителей о том, что наука, био- логическая и медицинская, долж- на быть подчинена интересам больного, я уже много лет назад начал использовать накопившийся исследовательский потенциал для решения клинических задач.
– А дети по вашим стопам тоже не пошли?
– Традиции, о которых я гово- рил, были перенесены на детей. Я никогда не советовал им, кем надо работать, что позволило им самим найти своё призвание. Сын, имея двойное образование – биохимическое и юридическое, – высококвалифицированный юрист по защите интеллектуальной соб- ственности в области биологии и медицины, работает в Москве в канадской юридической фирме. Моя дочь, окончив мединститут, тоже не стала заниматься наукой, а решила быть квалифицирован- ным врачом-дерматологом. Она работает в Европейском меди- цинском центре в Москве. Я рад, что они не позволили природе на них отдохнуть.
– Может быть, отмена еже- месячных стипендий (100 тыс. руб. для академиков и 50 тыс. руб. для членов-корреспон- дентов) уменьшила бы число желающих пополнить ряды академии?
– Для пришедших из власти чиновников и известных клини- цистов это не такие уж большие деньги. Однако для отбора учё- ных в области фундаментальных наук отмена стипендии сыграла бы плохую службу – у нас и так отток сильных учёных за рубеж, поскольку их материальное поло- жение далеко от благополучного. Если мы хотим усилить этот отток, то, наверное, стипендию следова- ло бы упразднить.
– Семь лет назад уже в другой статье «Конкурентоспособность российской академии наук в условиях открытого рынка», опубликованной также в «Вест- нике РАН», вы писали, что, по сравнению с развитыми стра- нами, у нас в 8-9 раз меньше финансирование на научного работника и в 3-5 раз меньше
НАУКА И ПРАКТИКА
зарплата научных работников. Что-нибудь изменилось?
– Не думаю. В наших отчётах о постоянном росте благосо- стояния учёных есть лукавство. В Европе научный сотрудник живёт на гарантированную до- стойную зарплату, хотя и не имеет право дополнительно получать грантовые деньги. У нас оценива- ют не оклад научного работника, а его доходы, складывающиеся из мизерной гарантированной зарплаты и грантовых денег, ко- торые имеют не так много людей и которые могут в любой момент кончиться. Это тот случай, когда говорят, что нет уверенности в завтрашнем дне. Что касается ин- вестиций в науку, то в последние 5 лет довольно большие деньги были вложены в университетскую науку. Насколько рациональны эти вложения, нужно анализировать. Хотя было закуплено дорогосто- ящее оборудование, я не уверен, что оно везде эффективно ис- пользуется.
– Ваш прогноз, как я пони- маю, довольно мрачный?
– Скорее да, чем нет. Самое больное место в российской науке – это «отток мозгов». Если вдруг завтра нефть будет стоить не 50, а 200 долл. за баррель и мы смо- жем в течение 2-3 лет закупить дорогостоящее оборудование, то для восполнения интеллектуаль- ного потенциала понадобится не менее 30 лет – период, необходи- мый для подготовки 2-3 поколений учёных на основе преемствен- ности поколений. При этом науч- ные кадры должны созревать на российской почве, поскольку до сих пор у нас ещё сохранилась одна из лучших в мире систем образования. Правда, последние 5-7 лет наблюдается тенденция приглашать из-за границы нашу диаспору или иностранных учё- ных.
– Как Пётр I?
– Нет, не так. Во-первых, Пётр I приглашал не диаспору, а известных иностранных учёных, поскольку у нас ещё не было на- учных школ, а, следовательно, и «утечки мозгов». Во вторых, у нас стартовая площадка не нулевая – страна ещё четверть века назад была сверхдержавой с высоко- развитой наукой. А приглашаем мы в основном постдоков. Анализ эффективности этой деятельности весьма пессимистичен. Нередко к нам приезжают люди, которые не состоялись на Западе, не смогли там получить гранты, но которые при первой возможности готовы туда вернуться. Лишь небольшой процент людей, защитивших на Западе диссертацию, становятся самостоятельно мыслящими учё- ными. Из 10 успешно защищённых под моим руководством в Европе аспирантов дай бог один станет серьёзным учёным. Вторая не- многочисленная категория приез- жающих – те, которые состоялись на Западе. Они получают в России мегагранты, но не отказываются от работы в другой стране. Это приводит к непрямому перекачи- ванию российских денег в стра- ну-конкурент, а также к созданию управляемого потока наших моло- дых учёных в том же направлении. Так что приглашение диаспоры и иностранцев – это не решение проблемы, а возможность на ко- роткое время создать иллюзию возрождения российской науки. Если речь идёт о долгосрочном развитии науки, нужно создавать собственную образовательную и конкурентную среду. Первое необходимое условие – это бес- платное образование. Как только образование становится плат- ным, сокращаются возможности селекции талантливых людей. В цивилизованном мире бес- платное образование считается одним из фундаментальных до- стижений демократии наряду с бесплатным здравоохранением на фоне прогрессивного подоходно- го налога. Именно прогрессивный налог позволяет финансировать
фундаментальную науку, образо- вание, здравоохранение и многие социальные программы. Поэтому, когда говорят, что в нашей стра- не ограничены возможности для финансирования науки и образо- вания, при плоской шкале подо- ходного налога это естественно. Даже если талантливый человек поступает в вуз на бюджетное место, не имея финансовой по- мощи от родителей, он вынужден работать. Можно представить, какое образование он получит. Ничем не лучше положение аспи- рантов и молодых учёных. Так, аспирант получает стипендию 6 тыс. руб. при официальном прожиточном минимуме более 9 тыс. руб. Для сравнения: в стра- нах Евросоюза стипендия аспиран- та колеблется от 1 до 1,5 тыс. евро, а расходы в российских и ев- ропейских мегаполисах одного порядка. Ну и как при этих усло- виях можно призывать молодёжь заниматься наукой? Кадровая политика в науке привела к па- радоксу – страна живёт за счёт продажи дешёвых природных ресурсов и даже гордится этим, тогда как самый дорогой продукт на рынке – интеллектуальные ре- сурсы – мы отдаём даром нашим зарубежным конкурентам, даже не думая о том, как можно компенси- ровать затраты на их подготовку. Это удивительно на фоне того, что уже давно узаконена и широко распространена практика выпла- ты компенсации за спортсменов, например, футболистов, которые переходят из одной команды в другую.
– Во время нашей встречи на сессии РАН по мозгу в 2009 г. вы упомянули, что некоторые известные нейробиологи ув- леклись мистикой, что идёт клерикализация науки. Что-то меняется?
– Меняется многое, и, к со- жалению, не к лучшему. Хорошо, что вы вспомнили эту сессию, по итогам которой мне было поруче- но создать Центр исследований мозга, который занимался бы, с одной стороны, фундаменталь- ными исследованиями, а с другой – использовался бы для решения прикладных задач. Идеологической «начинкой» центра должна была быть борьба с нейродегенератив- ными заболеваниями. Решение о создании центра было принято, был сделан проект, центр был официально зарегистрирован, но затем последовала реформа науки, и дальше этот вопрос не подни- мался ни новым президиумом, ни ФАНО, что существенно снизило на многие годы нашу конкуренто- способность в области нейронаук и нейротехнологий.
Что касается клерикализации на- уки, то, в отличие от начала 2000-х, сейчас это вряд ли может вызвать сомнение. Как по-другому объяс- нить введение в ВАК новой научной дисциплины – «теологии», созда- ние кафедры по теологии в Мо- сковском инженерно-физическом институте, обсуждение включения в образовательную программу средней школы и ряда вузов со- ответствующих дисциплин. Одно- временно телевидение заполонили передачи о явлениях природы, когнитивных функциях мозга, сущ- ности состояний жизни и смерти религиозного или мистического толка. Удивительно, но я не видел, чтобы эти вопросы – ключевые для научно-просветительской деятель- ности – обсуждались в академии.
– Каково ваше личное отно- шение к этой тенденции?
– Такое же, как у Франциска I – короля Франции, который был инициатором отделения от цер- ковной науки, базировавшейся в Сорбонне, светской науки, для чего в XVI веке в Париже был создан просветительский универ- ситет – Коллеж де Франс. Думаю, что это вполне согласуется с по- ложением и нашей конституции об отделении церкви от государства. Хочу подчеркнуть, что при этом я с уважением и пониманием
отношусь к чувствам верующих, тем более что среди моих самых близких людей были истинно верующие.
– Вы принимали активное участие в программе «Фунда- ментальные науки – медицине». Что с ней стало?
– Я был заместителем руководи- теля этой программы и курировал раздел по исследованию мозга и разработке нейротехнологий. Почти за 10 лет её существова- ния сложился уникальный муль- тидисциплинарный консорциум высококвалифицированных спе- циалистов – биологов, медиков, химиков, математиков, физиков из 29 институтов 8 отделений РАН, а также институтов РАМН и Мин- здрава России. Этот консорциум внёс большой вклад в разработку ранней диагностики и лечения социально значимых нейродегене- ративных заболеваний – болезней Паркинсона и Альцгеймера. Уди- вительно, что эта единственная в нашей стране межведомственная программа по исследованию моз- га была закрыта Президиумом РАН, причём на фоне провоз- глашения исследований мозга в США, в Евросоюзе, в Китае, а в последние годы и в нашей стра- не как одного из наиболее при- оритетных направлений развития науки и технологий. Судьба про- граммы иллюстрирует ещё один парадокс развития отечественной науки. Успешное функционирова- ние целевых программ/проектов, решающих социально значимые задачи, на Западе приводит к созданию соответствующих ин- ститутов. Именно так недавно были созданы институты нейро- дегенеративных заболеваний во Франции, США, Канаде, Германии. У нас это закончилось закрытием программы президиума и направ- ления по исследованиям мозга. Тем не менее определённые на- дежды связаны с тем, что в по- следние годы исследования мозга признаны правительством как одна из 9 приоритетных научных задач, а нейротехнологии включе- ны в «Национальную техническую инициативу», что предполагает серьёзную организационную и фи- нансовую поддержку со стороны государства.
– Программу закрыли по при- чине отсутствия денег?
– Причину никто не называл, но это точно не отсутствие денег, потому что другие программы сохраняются, появляются новые.
– Тем не менее, несмотря на закрытие программы, ваша лаборатория процветает...
– Это правда – наша лаборато- рия по кадровому и материально- техническому потенциалу не усту- пает большинству аналогичных западных лабораторий. У нас и наших российских партнёров име- ются все возможности для оценки работы мозга – от экспрессии специфических генов до поведе- ния, что позволяет публиковать результаты в высокорейтинговых международных журналах. Это не означает, что мы отказываемся от сотрудничества с Западом. Одна- ко к выбору зарубежных партнёров подходим очень избирательно. Так, при отсутствии в России ПЭТ для животных мы используем этот подход при моделировании нейродегенеративных заболе- ваний на базе федерального Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.
– Но ведь ПЭТ выполняется во многих клиниках в России?
– Несмотря на то, что в России существует несколько десятков ПЭТ, до сих пор используются только базовые маркёры мета- болизма – глюкоза и метионин – хотя на Западе существуют десятки специфических маркёров, позволяющих охарактеризовать функциональное состояние ней- ронов. Этот пробел невозможно компенсировать закупкой в запад- ных странах маркёров, поскольку они помечены короткоживущими изотопами. Для этого их нужно
производить постоянно в шаговой доступности от ПЭТ.
– О каких маркёрах идёт речь? Об L-ДОФА?
– L-ДОФА – это уже устарев- ший маркёр нигростриатной до- фаминергической системы мозга – ключевого звена регуляции двигательной функции, которая как раз и страдает при болезни Паркинсона. Только при этом за- болевании используют маркёры мембранного транспортёра до- фамина, везикулярного мембран- ного транспортёра дофамина 2-го типа, рецепторов к дофамину. Клинические испытания проходит маркёр альфа-синуклеина – белка, вызывающего гибель нейронов. Не меньшее количество маркёров используется при болезни Аль- цгеймера и других неврологиче- ских и психических заболеваниях. Можно с уверенностью сказать, что в этой области мы отстали от Запада лет на 20.
– Вы занимаетесь исследо- ваниями паркинсонизма много лет. Удалось ли приблизиться к клинике, или это пока фунда- ментальная наука?
– Важнейшей особенностью нейродегенеративных заболева- ний, как любых хронических забо- леваний – сердечно-сосудистых, эндокринных и др., является по- явление первых симптомов через много лет после начала гибели специфических клеток, когда уже поздно начинать лечить больного. Исходя из этого, приоритетом в борьбе с нейродегенеративными заболеваниями ещё 15-20 лет назад было признано создание ранней – доклинической – диа- гностики. За это время было организовано много националь- ных и международных программ- проектов. Все они основаны на представлениях о том, что ней- родегенеративные заболевания являются системными, причём деградации специфического от- дела мозга, ответственного за на- рушение определённой функции – нигростриатной системы при болезни Паркинсона, гиппокампа и коры при болезни Альцгеймера – предшествует деградация ряда других отделов мозга и перифери- ческой нервной системы. Отсюда следует, что деградация нервной системы может проявляться в виде ранних неспецифических симптомов и изменения состава биологических жидкостей. Так, нарушение обоняния – один из наиболее ранних симптомов при болезни Паркинсона и болезни Альцгеймера. Основные надеж- ды связаны с идентификацией маркёров доклинической стадии заболевания в крови. Но по- скольку диагноз не может быть поставлен на доклинической стадии, маркёры ищут в крови у больных на клинической стадии, хотя нет оснований считать, что они также будут характерны и для доклинической стадии. Более того, общепринято, что каждый маркёр лишь относительно спец- ифичен, то есть может проявиться при ряде заболеваний. Поэтому для доклинической диагностики предполагается использовать од- новременно несколько маркёров. Несмотря на то, что уже выявлены десятки маркёров и опубликованы десятки статей, диагностической технологии до сих пор нет, что свидетельствует о необходимости усовершенствовании существую- щей методологии или замены её на более эффективную. Такая усо- вершенствованная методология была недавно нами предложена.
– В чём ваше ноу-хау?
– Согласно нашей парадигме, валидность маркёров, обнару- женных у больных на клинической стадии, проверяется на экспери- ментальных моделях клинической и доклинической стадиях болезни Паркинсона. Если маркёр, обна- руженный у больных, также выяв- ляется и у животных, то делается вывод о том, что он может быть использован для доклинической диагностики. Даже в этом случае
11
No 7• 1. 2. 2017
диагностика остаётся неспе- цифичной, поскольку базируется на относительно специфичных маркёрах крови. Поэтому сле- дующим шагом была разработ- ка специфичной доклинической диагностики на основе провока- ционного теста. Эта методология, которая никогда не применялась для ранней диагностики хрониче- ских болезней мозга, десятки лет успешно используется в терапии. Суть в том, что на доклинической стадии заболевания обратимо усиливают функциональную не- достаточность деградирующей регуляторной системы мозга до порога, при котором кратковре- менно проявятся симптомы. Мы доказали состоятельность этой методологии на эксперимен- тальной модели доклинической стадии болезни Паркинсона, за- патентовали её и опубликовали в международном журнале с высоким рейтингом. Сейчас про- водятся систематические докли- нические исследования, которые позволят зарегистрировать про- вокационный химический агент в Минздраве и начать клинические испытания.
– О каком химическом агенте идёт речь?
– Это ингибитор синтеза дофа- мина, который обратимо снижает синтез дофамина в нигростриат- ной системе до порога, при кото- ром кратковременно возникают нарушения моторики.
– Ну хорошо, выявили вы группу риска. А дальше-то что? – А дальше понадобится не столько заместительная терапия, направленная на компенсацию дефицита дофамина, сколько нейропротекторная терапия, спо- собствующая замедлению ней- родегенерации. Гибель нейронов можно будет замедлить настолько, что до порога, когда появляются клинические симптомы, дело дой- дёт в возрасте 100-120 лет, что для большинства людей не актуально. – Но ведь нейротрансмиттер- ные системы при этих заболе-
ваниях различны?
– Нейротрансмиттеры раз- ные, а принципы нейропротекции одинаковые. Они не связаны с химическим фенотипом нейрона. Например, все нейроны погибают от оксидативного стресса – зна- чит, нужно использовать антиок- сиданты. Нейродегенеративные процессы запускаются воспале- нием – значит, нужно назначить противовоспалительное лечение. Нейроны погибают апоптозом – нужна антиапотическая терапия. Протеинопатия распространяется от больного нейрона к здоровому прионоподобным способом, что можно остановить с помощью иммунотерапии.
– Есть ли у вас хобби?
– Наиболее реальная возмож- ность узнать, работает ли человек по призванию, это спросить, есть ли у него хобби. Если человек работает по призванию, его хоб- би – это его работа. Он не станет тратить время на что-то другое – на регулярное хождение в театры, в кино или на выставки.
– Но вы же, наверное, ходите в театры?
– Только если жена насильно вытащит. Я работаю почти всё время, пока бодрствую.
– И последний вопрос – какое ваше жизненное кредо?
– Есть принцип, который, с одной стороны, обеспечивает внутренний психологический комфорт, а с другой – создаёт большие проблемы в общении с некоторыми людьми: при любых обстоятельствах оставаться са- мим собой и быть в согласии со своей совестью. Я считаю, что это – лучшая профилактика инсульта, инфаркта и потери самоуважения и уважения людей, мнением ко- торых дорожишь. Это и есть моё жизненное кредо.
Беседу вёл Болеслав ЛИХТЕРМАН, корр. «МГ», доктор медицинских наук.
